Христианские журналы
Жизнь христианина
02.12.2010 г. | Разместил Игорь | Просмотров: 4058
Ну что, братуха, еще по десяточке и продолжим? Или слабо? — виртуозно тасуя
карты, обратился к Сергею вагонный попутчик.
— Продолжим, — упрямо буркнул Серега, выкладывая на стол последнюю десятку.
Ему всегда невероятно везло в картежной игре, вся зоновская братва поражалась
его фарту, к нему и кличка приклеилась — Фартовый, а уж в «очко» ему просто не
было равных, а тут такой «облом». После получаса игры и фатального невезения у
него появились сомнения, но теперь они переросли в уверенность: он попал на
вагонного «каталу». Такой филигранной техникой передергивания мог владеть
только «специалист» с большим стажем, а в том, что его сосед играет нечисто,
Серега уже не сомневался. Но не пойман не вор: предъявить попутчику было нечего.
Сергей ехал к матери. Ехал, отсидев «от звонка до звонка» свой «пятачок». В
двадцать шесть лет он уже был «честным вором». Три ходки. Первая — по
малолетке. Итого: 9 лет «на круг». Синие татуировки перстней на пальцах обеих
рук говорили о его заслуженном воровском авторитете. Но если бы он снял с себя
рубашку, то, как говорится, зрителей со слабыми нервами попросили бы покинуть
зал. Вся его мускулистая грудь и широкая спина были сплошь в тюремных
художествах. И все подобрано «по понятиям», по воровскому закону. Вот только на
груди: два черта держат в зубах цепь, на которой подвешен крест с распятым
Иисусом. Что это обозначает, он до сих пор не знал.
Это было во время второй отсидки. Сергей чем-то приглянулся старому вору,
которого все звали «дед». Этот больной туберкулезом, кашляющий старик «держал»
зону. Его уважали все, даже высокое тюремное начальство. Сергею как раз
исполнялось двадцать, и «дед» решил сделать ему подарок. Привели художника,
«дед» что-то тихонько тому объяснил, и через два часа пытки под иглой Сергей
был обладателем тюремного шедевра.
— Ничего лучше я еще не делал, — признался после своей работы художник. — Носи
на здоровье. Эх, жаль, что у тебя кончается срок, не успею налюбоваться своей
работой. Ладно, шучу.
Что означает эта татуировка, «дед» обещал объяснить перед Серегиным
освобождением, но до этого просил его самого как следует подумать. Каждое утро,
умываясь, Сергей смотрелся в зеркало: «Ну, держат черти распятого Христа на
цепи, все вроде просто, а ничего не понятно. Ну да ладно, осталось месяц
потерпеть, а там «дед» и расскажет».
А через неделю «деда» не стало. Доконал старика туберкулез. Говорили, что это
еще тот — лагерный, сталинский. Три дня зона была в трауре. Начальство не
мешало, понимали. Потом было освобождение. Месяц «красивой» жизни: рестораны,
друзья, девочки и снова камера предварительного заключения. Ну, как в кино:
украл, выпил — в тюрьму. Романтика. Только джентльменом удачи он себя не
считал: статья, по которой велось следствие, предусматривала срок от семи до
десяти лет.
Мать продала квартиру в городе и «купила» сыну изменение статьи и меньший
срок. Теперь она жила в деревне, в старом доме, который остался от бабки. Мать
все чаще болела, а в последнем письме умоляла Сергея приехать: «Совсем
ослабела, сынок, болезнь проклятая замучила, уж и не знаю, дождусь ли тебя.
Даст ли Бог свидеться?» Получив то письмо, Сергей полночи проплакал. Тихо, в
подушку, чтобы никто не слышал. Но даже те, кто лежал рядом и слышал, боялись
пошевелиться. Письмо от матери и слезы — это не обсуждается, особенно там, «за
забором». «Выйду, с прошлым «завяжу», — твердо обещал себе Сергей, — устроюсь
на работу, вылечу мать, и заживем не хуже других. Еще не поздно все начать с
начала».
В день выхода «на волю» друзья вскладчину подарили сотню.
— Бери, Фартовый, как раз матери подарок купишь.
И вот теперь последняя десятка из этой сотни лежала на столе.
— Что, снова перебор? — засмеялся попутчик, прибирая со стола выигранные
деньги. — Ну, не переживай, в следующий раз повезет. Еще партейку?
— Денег больше нет, игра окончена, — в голосе Сергея прозвучали такая
твердость и презрение, что сосед тут же, как бы извиняясь, предложил:
— Ну, нет так нет, тогда пойдем в вагон-ресторан, я угощаю.
Серегу стало подташнивать, когда он представил себе эту картину.
— Мне сейчас выходить, — соврал Сергей и быстро засобирался.
Не прощаясь, он вышел и мощным рывком запер за собой дверь. Выйдя в тамбур,
закурил. Руки тряслись от злости. Он закашлялся. Из раскрытого купе проводника
донеслись слова песни Виктора Цоя: «И если есть в кармане пачка сигарет, то
значит все не так уж плохо на сегодняшний день…» Сергей грустно улыбнулся,
вспомнив, как этот молодой певец нелепо погиб в автомобильной аварии. «Курить
надо бросать, — мелькнула мысль, но на сердце камнем лежало другое: братва от
чистого сердца собрала деньги на подарок его матери, а он… — Вовек себе не
прощу».
Подъезжали к станции, но Сергею надо было выходить не на этой.
— Сколько до следующей? — спросил он у проводника.
— Километров десять, а вот так, через переезд и через лесок, короче,
километров пять.
Послышался звук вагонных тормозов. Сергей больше не мог оставаться в этом
поезде и, не дожидаясь, пока тот остановится, парень открыл дверь и соскочил на
перрон.
Он быстро шел уже около получаса. Далеко позади остались полустанок,
перелесок. Хорошо наезженная дорога вела его через поле к какой-то деревне.
Начинало смеркаться.
«Как есть-то хочется», — вдруг остро ощутив голод, подумал Сергей. За целый
день он, кажется, только утром выпил стакан чаю с печеньем. Денег не было, а
съестного ни крошки. Подходя к деревне, он сразу же обратил внимание на большой
кирпичный дом и добротные хозяйственные постройки рядом с ним. Чувствовалось,
что люди в этом доме живут зажиточно. «Кусок хлеба попросить, что ли? —
мелькнуло в голове у парня. — А что, если не дадут?» В нем сложно было не
распознать бывшего зэка. Да чего доброго еще и прогонят. Разных людей встречал
Сергей на своем веку.
И тут его наметанный взгляд упал на большой сад возле дома: какие яблоки! На
зоне их нечасто баловали свежими фруктами. У парня потекли слюнки. Эх, была не
была! Он ловко перемахнул через забор и в два прыжка оказался у старой большой
яблони. «Золотая ранета, мои любимые». 5 лет он тосковал по этому вкусу. Сергей
ловко вскарабкался на дерево и стал, быстро срывая, засовывать красивые яблоки
за пазуху. «А вот то, какое крупное, сочное», — Серега потянулся за яблоком, и
в этот момент ветка старого дерева не выдержала, и с громким треском и шумом
парень рухнул на землю. Залаяли собаки, их голоса подхватили соседские. Сергей
вскочил и хотел бежать, но почувствовал острую боль в лодыжке. «Эх, Фартовый,
где твой фарт?» Он подвернул ногу. Из дома вышел коренастый хозяин, но, увидав,
что за гость к нему пожаловал, быстро подбежал к собачьей будке, схватил цепь,
на которой заливался лаем кобель размером со среднего теленка, и направился к
парню.
— Сиди, где сидишь, не то спущу кобеля. Попался ворюга! Марфа! Звони в
милицию! Ух, ворюга, — не унимался хозяин.
На шум стали собираться соседи.
— Дяденька, прости меня, не надо милиции, просто есть очень хотелось, —
взмолился Серега, на глазах у него появились слезы.
— Я тебе не дяденька, а ты мне не племянничек. Это что ж, есть захотел и чужое
хватай? А не ты ли на прошлой неделе две грядки помидоров дочиста обобрал, да
так ловко, что и пес не залаял? Ух, ворюга. Марфа! Звони в милицию.
— Погоди, Прохор, — обойдя забор и не обращая внимания на беснующегося пса, к
парню направился седой старик. Когда-то он единственным живым вернулся с фронта
в деревню. Мужских рук не хватало. Он как мог помогал вдовам погибших
односельчан. Хотели выбрать его в председатели, но из района прислали своего,
партейного. Однако деда Федора в деревне любили и почитали как старейшину.
— Федор, не вмешивайся, — попытался остановить старика хозяин, — могу кобеля и
не удержать.
— Я ему только в глаза хочу посмотреть, — не обращая внимания на угрозу,
старик вплотную подошел к парню. — Встань.
Превозмогая боль в ноге, Сергей встал и посмотрел в глаза старику. И, что
удивительно, ушел страх, он успокоился, и только слезы продолжали стекать по
щекам.
— Утри слезы и не бойся.
У Сергея от этих слов упал камень с души. А дед громко, чтобы слышали все,
продолжил:
— Скажи-ка, Прохор, честно скажи, не перед людьми, а перед Богом: что ж, сам
никогда в детстве в чужой сад не лазил? — и, не дожидаясь ответа, добавил: —
Вот я сам, к примеру, каюсь, но залезал. Там же всегда яблоки и слаще, и
вкуснее.
Все засмеялись.
— А помидоры? — не унимался Прохор.
Дед Федор вздохнул:
— Не хотел я тебе говорить, но ты у сына своего и у дружка его спроси, чем это
они на прошлой неделе на вокзале торговали. Люди видели. Скуп ты, Прохор.
Прости, конечно, но ты мне в сыновья годишься; и через скупость эту с сыном
беда может приключиться.
Прохор опустил голову, но всем было видно, как он покраснел. Дед Федор
повернулся к Сергею:
— Расстегивай рубашку, вытряхивай яблоки.
Не задумываясь, парень расстегнул и распахнул рубашку. На землю посыпались
яблоки. Но не на яблоки смотрели люди, а на тюремную татуировку с распятием на
груди Сергея.
— Свят! Свят! Свят! — запричитали старухи, усердно крестясь. — Богохульство-то
какое. Черти Христа на цепи подвесили. Бесовщина да и только.
Сергей, поняв свою оплошность, быстро, не застегивая, заправил рубашку в
джинсы. Дед Федор молча покачал головой, продолжая смотреть в глаза парню, и
скомандовал:
— Пошли со мной.
Люди расступались, пропуская их. Старухи продолжали креститься. Кто-то из
мужиков крикнул ему в след:
— Дед Федор, ты с ним поосторожнее, если что — мы рядом.
Но никто не сомневался: дед Федор знает что делает. Шли молча. Дед жил на краю
села, в старой, но еще крепкой хатке. Уже 10 лет, как он овдовел, но Бог давал
силы вести небольшое хозяйство. В доме было чисто прибрано и ничего лишнего:
стол, две скамьи, печь, чугунки, посуда на полке, шкаф, и две кровати.
— Вон там умойся, сейчас вечерять будем, — указал дед на рукомойник в углу.
На столе появились хлеб, молоко и картошка. Парень с аппетитом набросился на
еду. Дед тем временем зашел за занавеску, разделяющую избу. Сергею показалось,
что он слышит шепот, но есть хотелось куда больше, чем прислушиваться. Дед
вскоре вышел и присел напротив. Никогда еще Сереге не казалась обычная, простая
еда такой вкусной.
— Не торопись, никто не отнимет, — улыбнулся дед Федор. Дав парню утолить
голод, он по-простому сказал: — Ну, рассказывай.
— Что рассказывать? — уточнил Серега.
— Все рассказывай.
И Сергей стал говорить этому незнакомому человеку все, даже то, в чем боялся
признаться себе. Через 5 минут у него потекли слезы. Он утирал их ладонями, они
высыхали, потом снова текли. Дед слушал внимательно, молча, не перебивая.
Прошло часа 2, а может, и 3; бывает, что время пролетает незаметно.
— Теперь ты, дед, обо мне знаешь все, — закончил свой рассказ Сергей.
Дед Федор помолчал, а потом неожиданно попросил:
— Расстегни-ка еще раз рубашку.
Парень безропотно подчинился. Дед внимательно взглянул на татуировку.
— Так я и думал.
— Что? — непонимающе спросил Сергей.
— Мудрым был тот «дед» на зоне, и не просто мудрым.
— Это я и без тебя знаю. Здесь-то ты что увидел? — торопил его Сергей.
— Смотри, последние звенья цепи не в зубах у чертей, а в носу, продеты через
ноздри.
А ведь действительно, раньше он этого не замечал.
— Ну и что это меняет?
— Все, все меняет. Не бесы держат распятого Христа на цепи, а Христос укротил
бесов. Ты когда-нибудь видел, как водят здоровенного вола за кольцо в носу?
Хотя где ты мог видеть? А вот мой дед на таких волах пахал. За это кольцо
огромного вола может вести 5-летний ребенок, потому что волу очень больно.
Соображаешь?
— Ну, это мне понятно, а я-то тут причем? — недоумевал Сергей.
— Эта наколка как завещание, оставленное тебе старым вором. Понимаешь, парень,
вся наша жизнь — это постоянная борьба со своими бесами, а это наши страсти,
сомнительные желания, стремления. Если хочешь, каждый сам себе бес и сатана.
Только не всякий это понимает. Твой зоновский «дед» это понял, но, к сожалению,
не успел научить тебя. Но выиграть эту борьбу человеку не по силам, бывают
мнимые победы, но не окончательные. И это не я тебе говорю, а сотни поколений
знающих, прошедших через это людей тебе скажут. Достоевского небось не читал?
Сергей молчал: читал он действительно мало.
— В Бога, я так понимаю, ты не веришь, — продолжил дед. — Я не о пасхальных
яйцах и рождественских елках говорю.
— Я как-то не думал, — выдавил из себя Сергей.
— Ну, вот сегодня и начинай.
— А как это, думать о Боге?
— На похоронах бывать приходилось?
— Да.
— Вот и представь себя на месте покойника. Хорошо представь, как гроб с тобой
в яму опускают, как землей засыпают.
— Дед, ты чего? Ты это серьезно? Страшно ведь.
— Потому и страшно, что без Бога в душе живешь. Ладно, спать пора, утро вечера
мудренее, — дед засунул руку во внутренний карман пиджака и достал часы на
цепочке. Когда он раскрыл их, раздалась приятная незнакомая мелодия. — Ого, ну
и засиделись же мы.
«Вещь, — глаза парня блестели недобрым огоньком. — Настоящий брегет. Сразу
видно, серебряный».
— Дед, откуда он у тебя? — не удержавшись, спросил Сергей.
— Да еще с войны. Про братания на Эльбе слыхал? Обнялись мы тогда с этим
американцем, а сами молодые, розовощекие. Он мне его и протягивает, презент,
говорит. А мне что подарить, не знаю. Я по карманам хлоп — портсигар, тоже
трофейный, достал, протягиваю: держи, мол, от меня. Вот тогда-то курить и
бросил. А часы вот эти, уже почитай 60 годков со мной все тикают. И без
ремонта. Вот где качество! Ладно, ложимся. Спокойной ночи.
Минут через 15 из угла избы раздалось ровное посапывание уснувшего деда
Федора. Сергей лежал на спине с открытыми глазами. Мысли, как пчелиный рой,
кружили в его голове, но была одна, которую он пытался гнать от себя, а она,
как назойливая муха, все возвращалась и возвращалась, пока, наконец, полностью
не овладела его сознанием: дедов брегет. «Да этим часикам цены нет, любой
антиквар отвалит за них столько, что хватит на шикарный подарок не одной, а ста
матерям».
Сергей встал, тихонько оделся, осторожно, на цыпочках подошел к кровати деда —
пиджак висел на спинке. Ловким привычным движением достал часы, отстегнул
цепочку и также осторожно вышел из избы.
Собаки у деда не было — это он заметил еще с вечера. Звездное безоблачное небо
хорошо освещало дорогу из деревни. Сергей сделал с полсотни шагов и
остановился. Все было тихо и спокойно, но его ноги как будто кто-то заковал в
колодки. Какая-то невидимая сила не давала идти дальше. Парень рухнул на колени
и разрыдался:
— Прости! Прости! Прости! — твердил он сквозь слезы, не осознавая, к кому
обращается. Но после этих слов ему полегчало, он успокоился, встал, вытер слезы
и уверенно пошел обратно в деревню. Тихонько вошел в избу, дед по-прежнему
посапывал в углу. Тем же ловким движением Сергей вернул брегет в карман пиджака
и осторожно направился к своей кровати.
Продолжая посапывать, дед Федор широко улыбнулся и чуть слышно прошептал:
— Слава Богу, он нашел свою дорогу домой.
Источник http://krinica.org/
Автор Игорь Карась
